ТАЦИТ ПУБЛИЙ КОРНЕЛИЙ - римский государственный деятель и историк.

Получил риторическое образование в Риме, где его учителями были Марк Апр, Юлий Секунд и, возможно, Квинтилиан . Тацит занимался адвокатской деятельностью, в 77 или 78 году женился на дочери Гнея Юлия Агриколы, который помогал ему в карьере. Тацит был военным трибуном, квестором, эдилом и претором, вошел в состав сената, был другом Плиния Младшего . В 88 году стал членом коллегии квиндецимвиров и участвовал в проведении Секулярных игр . После мятежа Луция Антония Сатурнина (январь 89 года) Тацит на несколько лет покидает Рим; вероятно, это время он провел на Рейне в качестве наместника одной из провинций. В 97 году Нерва назначает его консулом-суффектом. В 112-113 годах Тацит назначен проконсулом в Азию.

Все дошедшие до нас сочинения Тацита были написаны после смерти Домициана . Это «Диалог об ораторах», «О жизни и характере Юлия Агриколы» («Агрикола»), «О происхождении и положении германцев» («Германия»), «История» и «От кончины божественного Августа» («Анналы»). До нас дошли несколько свидетельств о речах, которые произнес Тацит, ни одна из них не сохранилась, но его взгляды на красноречие нашли отражение в «Диалоге об ораторах». Исследуя причины упадка красноречия, Тацит обращает внимание на изменение его статуса в Риме и исчезновение политических речей и несовершенство школьного образования, отводящего большую часть времени пустым декламациям. Подлинное красноречие находит почву в гражданских распрях, а не спокойствии государства. Завершает диалог тезис о том, что утрата свободы - плата за восстановление мира. При выборе между цицероновским классицизмом и азианством Сенеки Тацит предпочитает Цицерона.

В память о своем тесте, умершем в 93 году, Тацит написал биографическое сочинение «Агрикола», в центре которого находится рассказ о римском завоевании Британии. Хотя Агрикола служил Домициану, Тацит отличает благо Рима от блага императора и заявляет, что и при дурных принцепсах могут существовать выдающиеся люди. Агрикола отказывается как от раболепия перед принцепсом, так и от бессмысленной борьбы с ним. «Германия» - географо-этнографическое сочинение, где Тацит как рассказывает о Германии в целом, так и характеризует отдельные племена (гельветов, кимвров, галлов и т.д.).

В «Германии» Тацит описывает добродетели германцев и пороки римлян, испорченных благами цивилизации.

Главные труды Тацита относятся к области историографии. «История» была написана между 104 и 109 годами и состояла из 14 книг, охватывавших период от событий после смерти Нерона до убийства Домициана (69-96 годы); сохранились книги I-IV и часть V, посвященные 69-70 годам. «Анналы» создавались со 109 по 116 год, они состояли из 16 книг, рассказывающих о времени от смерти Августа до Нерона (14-68 годы). До нашего времени дошли книги I-IV, часть V и VI, с XI (без начала) до XVI (без конца).

Тацит заявляет, что будет писать историю без гнева и пристрастия (sine ira et studio); в приведенных им фактах нет оснований сомневаться, но их трактовка не всегда объективна. Тацит писал с морализаторских позиций, главное для него - добродетель (virtus) человека, а отсутствие ее - вырождение и упадок. На переднем плане изложения Тацита находится Рим и императорский двор, что дает ему неисчерпаемый источник для изображения пороков и недостатков принцепсов и их приближенных. К простому народу и неримскому миру он не испытывает ни интереса, ни симпатии.

В отношении человеческой природы Тацит пессимистичен, но, как и в «Диалоге», он не отрицает того, что принципат обеспечил государству мир и стабильность. В XV книге содержится одно из первых упоминаний о христианах в римской литературе (обвинение их в поджоге Рима и преследование Нероном). В своих трудах Тацит пользовался как собственными наблюдениями и данными, полученными от очевидцев событий, так и сочинениями предшественников - Плиния Старшего , Фабия Рустика, записки Агриппины Младшей и Домиция Корбулона, протоколы сената и римские хроники.

Тацит послужил источником для Аммиана Марцеллина и христианских писателей поздней античности.

Сочинения :

Cornelii Taciti libri qui supersunt / Ed. E. Koestermann. Vol. I-II. Lipsiae, 1965-1969;

Тацит. Сочинения в двух томах / Отв. ред. С. Л. Утченко. СПб., 1993.

Библиография :

Suerbaum W. Zweiundvierzig Jahre Tacitus-Forschung: Systematische Gesamtbibliographie zu Tacitus’ Annalen 1939-1980 // ANRW. Bd. II.33.2. Berlin; New York, 1990. S. 1032-1476;

Benario H. W. Six Years of Tacitean Studies. An Analytic Bibliography on the “Annales” (1981-1986) // ANRW. Bd. II.33.2. Berlin; New York, 1990. S. 1477-1498;

Benario H. W. Recent Work on Tacitus: 1984-1993 // CW. Vol. 89. 1995. P. 89-162

Иллюстрация :

Современная статуя Тацита. Здание парламента. Вена.

Корнелий Тацит

1. Началом моего повествования станет год, когда консулами были Сервий Гальба во второй раз и Тит Виний. События предыдущих восьмисот двадцати лет, прошедших с основания нашего города, описывали многие, и, пока они вели речь о деяниях римского народа, рассказы их были красноречивы и искренни. Но после битвы при Акции, когда в интересах спокойствия и безопасности всю власть пришлось сосредоточить в руках одного человека, эти великие таланты перевелись. Правду стали всячески искажать - сперва по неведению государственных дел, которые люди начали считать себе посторонними, потом - из желания польстить властителям или, напротив, из ненависти к ним. До мнения потомства не стало дела ни хулителям, ни льстецам. Но если лесть, которой историк пользуется, чтобы преуспеть, противна каждому, то к наветам и клевете все охотно прислушиваются; это и понятно: лесть несет на себе отвратительный отпечаток рабства, тогда как коварство выступает под личиной любви к правде. Если говорить обо мне, то от Гальбы, Отона и Вителлия я не видел ни хорошего, ни плохого. Не буду отрицать, что начало моим успехам по службе положил Веспасиан, Тит умножил их, а Домициан возвысил меня еще больше; но тем, кто решил неколебимо держаться истины, следует вести свое повествование, не поддаваясь любви и не зная ненависти. Старость же свою, если только хватит жизни, я думаю посвятить труду более благодарному и не столь опасному: рассказать о принципате Нервы и о владычестве Траяна, о годах редкого счастья, когда каждый может думать, что хочет, и говорить, что думает.

2. Я приступаю к рассказу о временах, исполненных несчастий, изобилующих жестокими битвами, смутами и распрями, о временах, диких и неистовых даже в мирную пору. Четыре принцепса, погибших насильственной смертью, три гражданские войны, ряд внешних и много таких, что были одновременно и гражданскими, и внешними, удачи на Востоке и беды на Западе - Иллирия объята волнениями, колеблется Галлия, Британия покорена и тут же утрачена, племена сарматов и свебов объединяются против нас, растет слава даков, ударом отвечающих Риму на каждый удар, и даже парфяне, следуя за шутом, надевшим личину Нерона, готовы взяться за оружие. На Италию обрушиваются беды, каких она не знала никогда или не видела уже с незапамятных времен: цветущие побережья Кампании где затоплены морем, где погребены под лавой и пеплом; Рим опустошают пожары, в которых гибнут древние храмы, выгорел Капитолий, подожженный руками граждан. Поруганы древние обряды, осквернены брачные узы; море покрыто кораблями, увозящими в изгнание осужденных, утесы запятнаны кровью убитых. Еще худшая жестокость бушует в самом Риме, - все вменяется в преступление: знатность, богатство, почетные должности, которые человек занимал или от которых он отказался, и неминуемая гибель вознаграждает добродетель. Денежные премии, выплачиваемые доносчикам, вызывают не меньше негодования, чем их преступления. Некоторые из них в награду за свои подвиги получают жреческие и консульские должности, другие управляют провинциями императора и вершат дела в его дворце. Внушая ужас и ненависть, они правят всем по своему произволу. Рабов подкупами восстанавливают против хозяев, вольноотпущенников - против патронов. Если у кого нет врагов, его губят друзья.

3. Время это, однако, не вовсе было лишено людей добродетельных и оставило нам также хорошие примеры. Были матери, которые сопровождали детей, вынужденных бежать из Рима; жены, следовавшие в изгнание за своими мужьями; друзья и близкие, не отступившиеся от опальных; зятья, сохранившие верность попавшему в беду тестю; рабы, чью преданность не могли сломить и пытки; мужи, достойно сносившие несчастья, стойко встречавшие смерть и уходившие из жизни как прославленные герои древности. Не только на людей обрушились бесчисленные бедствия: небо и земля были полны чудесных явлений: вещая судьбу, сверкали молнии, и знамения - радостные и печальные, смутные и ясные - предрекали будущее. Словом, никогда еще боги не давали римскому народу более очевидных и более ужасных доказательств того, что их дело - не заботиться о людях, а карать их.

4. Однако прежде чем приступить к задуманному рассказу, нужно, я полагаю, оглянуться назад и представить себе, каково было положение в Риме, настроение войск, состояние провинций и что было в мире здорово, а что гнило. Это необходимо, если мы хотим узнать не только внешнее течение событий, которое по большей части зависит от случая, но также их смысл и причины. По началу смерть Нерона была встречена бурной радостью и ликованием, но вскоре весьма различные чувства охватили, с одной стороны, сенаторов, народ и расположенные в городе войска, а с другой - легионы и полководцев, ибо разглашенной оказалась тайна, окутывавшая приход принцепса к власти, и выяснилось, что им можно стать не только в Риме. Сенаторы, несмотря на это, неожиданно обретя свободу, радовались и забирали все больше воли, как бы пользуясь тем, что принцепс лишь недавно приобрел власть и находится вдали от Рима. Немногим меньше, чем сенаторы, радовались и самые именитые среди всадников; воспрянули духом честные люди из простонародья, связанные со знатными семьями, клиенты и вольноотпущенники осужденных и сосланных. Подлая чернь, привыкшая к циркам и театрам, худшие из рабов, те, кто давно растратил свое состояние и кормился, участвуя в постыдных развлечениях Нерона, ходили мрачные и жадно ловили слухи.

5. Преторианцы издавна привыкли по долгу присяги быть верными Цезарям, и Нерона они свергли не столько по собственному побуждению, сколько поддавшись уговорам и настояниям. Теперь же, не получив денежного подарка, обещанного им ранее от имени Гальбы, зная, что в мирное время труднее выделиться и добиться наград, чем в условиях войны, поняв, что легионы, выдвинувшие нового государя, имеют больше надежд на его благосклонность, и к тому же подстрекаемые префектом Нимфидием Сабином, который сам рассчитывал стать принцепсом, они жаждали перемен. Хотя попытка Нимфидия захватить власть была подавлена и мятеж обезглавлен, многие преторианцы помнили о своей причастности к заговору; немало было и людей, поносивших Гальбу за то, что он стар, и изобличавших его в скупости. Сама его суровость, некогда прославленная в войсках и стяжавшая ему столько похвал, теперь пугала солдат, испытывавших отвращение к дисциплине былых времен и привыкших за четырнадцать лет правления Нерона так же любить пороки государей, как когда-то они чтили их доблести. Стали известны и слова Гальбы о том, что он «набирает солдат, а не покупает», - правило, полезное для государства, покоящегося на справедливых основах, но опасное для самого государя; впрочем, поступки Гальбы не соответствовали этим словам.

6. Положение немощного старика подрывали Тит Виний, отвратительнейший из смертных, и Корнелий Лакон, ничтожнейший из них; Виния все ненавидели за подлость, Лакона презирали за бездеятельность. Путь Гальбы к Риму был долог и кровав. Погибли - и, как полагали, невинно - кандидат в консулы Цингоний Варрон и Петроний Турпилиан, бывший консул; их не выслушали, им не дали защитников, и обоих убили, первого - как причастного к заговору Нимфидия, второго - как полководца Нерона. Вступление Гальбы в Рим было омрачено недобрым предзнаменованием: убийством нескольких тысяч безоружных солдат, вызвавшим отвращение и ужас даже у самих убийц. После того как в Рим, где уже был размещен легион, сформированный Нероном из морской пехоты, вступил еще и легион из Испании, город наполнился войсками, ранее здесь не виданными. К ним надо прибавить множество воинских подразделений, которые Нерон навербовал в Германии, Британии и Иллирии и, готовясь к войне с альбанами, отправил к каспийским ущельям, но вернул с дороги для подавления вспыхнувшего восстания Виндекса. Вся эта масса, склонная к мятежу, хоть и не обнаруживала явных симпатий к кому-либо, была готова поддержать каждого, кто рискнет на нее опереться.

7. Случилось так, что в это же время было объявлено об убийстве Клодия Макра и Фонтея Капитона. Макр, который бесспорно готовил бунт, был умерщвлен в Африке по приказу Гальбы прокуратором Требонием Гаруцианом; Капитона, затевавшего то же самое в Германии, убили, не дожидаясь приказа, легаты Корнелий Аквин и Фабий Валент. Кое-кто, однако, полагал, что Капитон, хоть и запятнанный всеми пороками, стяжатель и развратник, о бунте все же не помышлял, а убийство его было задумано и осуществлено легатами, когда они поняли, что им не удастся убедить его начать войну; Гальба же, или по неустойчивости характера, или стремясь избежать более тщательного расследования, лишь утвердил то, что уже нельзя было изменить. Так или иначе, оба эти убийства произвели гнетущее впечатление, и отныне, что бы принцепс ни делал, хорошее или дурное, - все навлекало на него равную ненависть. Общая продажность, всевластие вольноотпущенников, жадность рабов, неожиданно вознесшихся и торопившихся, пока старик еще жив, обделать свои дела, - все эти пороки старого двора свирепствовали и при новом, но снисхождения они вызывали гораздо меньше. Даже возраст Гальбы вызывал смех и отвращение у черни, привыкшей к юному Нерону и по своему обыкновению сравнивавшей, - какой император более красив и статен.

Публий Корнелий Тацит, фото изваяния которого представлено в статье, жил в период приблизительно с середины 50-х по 120-е годы. Он является одной из самых известных личностей Древнего Рима.

Корнелий Тацит: биография

В молодые годы он совмещал службу в качестве судебного оратора и политическую деятельность. Впоследствии Корнелий Тацит стал сенатором. К 97 году он стал консулом высшей магистратуры. Поднявшись на вершины политического Олимпа, Корнелий Тацит наблюдал раболепство сената и произвол императорской власти. После убийства Домициана престол заняла династия Антонинов. Именно этот период был первым, мнение о котором начал выражать Корнелий Тацит. Произведения , которые он планировал создать, должны были правдиво отражать происходящее. Для этого ему пришлось тщательно изучить источники. Он стремился создать полную и точную картину событий. Весь накопленный материал он переработал и воспроизвел в своей манере. Эффектный язык, обилие отточенных фраз - основные принципы, которыми пользовался Корнелий Тацит. Автор ориентировался на лучшие образцы латинской литературы. Среди них были книги Тита Ливия, Цицерона, Саллюстия.

Сведения из источников

Первое имя, которое носил историк Корнелий Тацит , доподлинно неизвестно. Современники называли его по номену или когномену. В 5-м столетии Сидоний Аполлинарий упоминал его под именем Гай. Однако средневековые рукописи самого Тацита подписаны именем Публий. Последнее и сохранилось за ним впоследствии. Точно неизвестна и дата рождения Тацита. Появление его на свет относят к 50-м годам на основании последовательности в занятии магистратур. Большая часть исследователей сходится во мнении, что Корнелий Тацит родился между 55 и 58 годами. Место появления его на свет также точно неизвестно. Есть свидетельства о том, что он несколько раз отсутствовал в Риме. Один из них был связан со смертью своего тестя Агриколы, жизнь которого будет впоследствии изложена в одном из сочинений.

Корнелий Тацит: фото, происхождение

Считается, что его предки были выходцами из Южной Франции или Италии. Когномен "Тацит" использовался при образовании латинских имен. Происходит он от слова, которое в переводе означает "быть тихим", "молчать". Чаще всего когномен "Тацит" использовался в Нарбонской и Цизальпийской Галлии. Из этого исследователи делают вывод о кельтских корнях семьи.

Обучение

Корнелий Тацит, труды которого впоследствии станут широко известными во всем Древнем Риме, получил очень хорошее образование. Предположительно, учителем риторики был сначала Квинтилиан, а затем - Юлий Секунд и Марк Апр. По всей видимости, философию ему никто не преподавал, поскольку он впоследствии достаточно сдержанно относился к ней и к мыслителям вообще. Большого успеха Корнелий Тацит добился в публичных выступлениях. Об этом свидетельствуют и слова Плиния Младшего.

"Кандидат цезаря"

В 76-77 году Корнелий Тацит женился на дочери Гнея Юлия Агриколы. В то же время началась активно развиваться и его карьера. В своих записях Тацит признавался, что быстрому успеху способствовало три императора: Домициан, Тит и Веспасиан. На политическом языке это значит, что он был внесен в списки претура, квестора и сената. Обычно в состав последнего попадали магистраты от квестора или трибуна. Тацит был включен в список досрочно. Это свидетельствовало об особом доверии императора. Так Тацит попал в список "кандидатов цезаря" - людей, которые были рекомендованы к получению должности и утвержденных сенатом независимо от способностей и заслуг.

Консулат

В 96 г. был свергнут Домициан. Вместо него императором стал Нерва. Из источников не вполне ясно, кто именно из них формировал и утверждал списки консулата. Предположительно, составителем был Домициан. Окончательное утверждение осуществлял уже Нерва. Так или иначе, в 97 г. Корнелий Тацит получил должность консула-суффекта. Для него это была вершина его достаточно удачной карьеры. В период консулата Тацит стал свидетелем и непосредственным участником попыток подавить мятеж преторианцев. Приблизительно в 100 году с он занимался делом африканских провинциалов, выступавших против Мария Приска - консула, известного злоупотреблениями.

Последние годы жизни

Из источников, найденных в Милясах в конце 19-го столетия, известно о проконсульстве Корнелия Тацита в Азии в 112-113 гг. Его должность и имя были зафиксированы в надписи. Провинция имела особое значение для Рима. Императоры направляли в нее только проверенных людей. При этом назначение Корнелия Тацита было особо ответственным. Важность была связана с планировавшимся походом Траяна на Парфию. В течение всей жизни Тацит был дружен с Плинием Младшим. Последний считался известнейшим римским интеллектуалом конца 1-го столетия. К сожалению, неизвестна точная дата смерти Тацита. Основываясь на его стремлении задокументировать правление Траяна, Нервы и Октавиана Августа, однако не осуществленном, исследователи делают вывод, что он скончался спустя некоторое время после опубликования "Анналов". Но упоминания о Таците отсутствуют и у Светония. Это может указывать на смерть в районе 120 года или даже позже.

Литература Др. Рима

К концу 1-го столетия в империи было написано достаточно много сочинений, в которых иллюстрировалось ее развитие. В них присутствовали свидетельства об основании Рима, прошлом провинций, существенная часть которых когда-то являлась самостоятельными государствами. Были также подробные работы о войнах. В то время история приравнивалась к разновидности ораторского искусства. Обусловлено это было тем, что в Греции и Риме древнего периода любые сочинения, как правило, зачитывались и, соответственно, воспринимались людьми на слух. Занятие историей считалось почетным. Несколько сочинений было у императора Клавдия. Оставили свои автобиографические произведения современники Тацита. Среди них были Адриан и Веспасиан. Траян засвидетельствовал события Дакийской кампании.

Проблемы древности

Однако если говорить в целом, то историография во время Тацита была в упадке. В первую очередь, этому виной было установление принципата. Из-за него историки разделились на две категории. Первые поддерживали империю. Они старались не фиксировать события, произошедшие в последние десятилетия. Авторы ограничивались обычно описанием отдельных эпизодов, совсем недавних явлений и прославляли действующего императора. При этом они придерживались официальных версий происходящего. В другую категорию входила оппозиция. Соответственно, они в своих сочинениях несли совершенно противоположные идеи. Это очень настораживало власть. Авторы, которые описывали современные события, испытывали трудности в поиске источников. Дело в том, что многие из очевидцев хранили строгое молчание, были убиты или высланы из империи. Все документы, подтверждавшие заговоры, перевороты, интриги, находились при дворе правителя. Доступ туда имел очень ограниченный круг людей. Мало кто из них решался выдавать тайны. А если и находились такие люди, просили высокую цену за сведения.

Цензура

Кроме всего, правящая элита стала понимать, что авторы, фиксируя прошлые события, неизменно проводят параллель с современными реалиями. Соответственно, они высказывали собственное мнение о происходящем. В этой связи императорский двор ввел цензуру. Об этом был прекрасно уведомлен и Тацит, описавший трагические события, связанные с Кремуцием Кордом. Последний покончил с собой, а все его сочинения были преданы огню. Все, что написал Корнелий Тацит, свидетельствует о расправах над оппозиционными мыслителями современности. Например, в сочинениях он упоминает Геренния Сенециона и Арулена Рустика, которых казнили. В своем "Диалоге об ораторе" автор озвучивает распространенное в тот период мнение о том, что нежелательны публикации, которые правящая власть может истолковать как выпад против нее. На потенциальных сочинителей началось активное давление за их стремление раскрыть тайны придворной жизни и деятельности сената. Например, Плиний Младший свидетельствует о том, что Тацита, зачитывавшего свое произведение, прервали друзья "одного человека". Они упрашивали не продолжать, поскольку полагали, что может открыться информация, способная негативно повлиять на репутацию их знакомого. Написание историй стало сопровождаться, таким образом, различными сложностями. Именно поэтому относительно нейтральных сочинений к концу 1-го столетия так и не появилось. За написание таких произведений как раз и взялся Тацит.

Обзор сочинений

Что написал Корнелий Тацит ? Предположительно, мысль о создании сочинения о недалеком прошлом пришла к нему спустя некоторое время после гибели Домициана. Тем не менее начал Тацит с небольших работ. Сначала он создал биографию Агриколы (своего тестя). В ней, в числе прочего, Тацит собрал множество этнографических и географических подробностей о жизни британских народностей. Во вступлении к сочинению он дает характеристику периоду правления Домициана. В частности Тацит говорит о нем как о времени, которое было отнято императором у римлян. В этом же предисловии указано намерение изложить всеобъемлющее сочинение. Впоследствии в отдельном труде "Германия" Тацит описывает северных соседей империи. Стоит отметить, что эти первые два сочинения перекликаются с общей идеей и более поздних его работ. Закончив "Агриколу" и "Германию", Тацит приступил к масштабному труду о событиях 68-96 годов. В процессе его создания он опубликовал "Диалог об ораторах". В конце жизни Тацит начал создание "Анналов". В них он хотел изложить события 14-68 гг.

Заключение

Корнелий Тацит обладал ярчайшим писательским талантом. В своих сочинениях он не использовал избитых клише. Оттачивая мастерство с каждым новым произведением, Тацит стал величайшим летописцем своего времени. Во многом это обусловлено тем, что он проводил глубокий анализ использованных им источников. Более того, в своих сочинениях он стремился раскрыть психологию действующих лиц. Произведения Тацита в Новое время приобрели огромную популярность в европейских странах. Несмотря на введенную цензуру и давление, он смог создать величайшие сочинения. Произведения Тацита оказали огромное влияние на развитие политической мысли в европейских странах.

Отражается и хорошими и дурными сторонами своими монархическое время. Величайший из римских историков, Корнелий Тацит, по характеру и образу мыслей, близок к людям времен республики. Он – как будто представитель погибших поколений, уцелевший один и живущий между людьми чуждой ему эпохи и чуждых ему понятий.

Корнелий Тацит родился, по-видимому, в Интерамне (Терни) в Южной Этрурии, вероятно, около 55 года нашей эры, и умер, кажется, при императоре Адриане ; точнее этого мы не можем определить год его смерти (ок. 119 г.?). При Веспасиане он занимал некоторые правительственные должности, потом спасся от свирепостей Домициана тем, что держался вдали от общественной жизни. При Траяне , будучи уже человеком пожилых лет, посвятил себя историческим трудам. Если известный в римской литературе «Разговор об ораторах» действительно принадлежал ему, то, вероятно, это был первый его литературный труд, написанный, быть может, при Тите . Но Тацитом ли написано это произведение, вопрос очень спорный.

Публий или Гай Корнелий Тацит (лат. Publius Cornelius Tacitus или Gaius Cornelius Tacitus) — древнеримский историк (ок. 56 — ок. 117 н. э.).

Родился, предположительно, в южной Галлии, в знатной семье. Получил образование, затем поступил на государственную службу, последовательно занимая, в частности, посты квестора, претора и консула. В 98 г. опубликовал трактат «О происхождении германцев и местоположении Германии» (De origine, moribus ac situ Germanorum).

Затем в период с 98 по 116 г. создаёт два своих главных произведения — «Историю» (Historiae) (из 14 книг, охватывающих период с 69 по 96 гг., сохранились книги I-IV и частично V) и «Анналы» (Annalium ab excessu divi Augusti) (16 книг, охватывающих период с 14 по 68 г; сохранились книги I-IV и частично V, VI, XI и XVI).

Жизнь Тацита не может быть воспроизведена с точностью и полнотою.

Родился Тацит около 55 г. н. э.

Детство его протекало во времена Нерона.

Согласно вкусам эпохи, он получил тщательное, но чисто риторическое образование.

В 78 г он женился на дочери известного полководца Агриколы; был в дружеских отношениях с Плинием Младшим, который передал ценные подробности о его жизни.

Цветущий возраст Тацита совпал с правлением первых Флавиев; он начал службу при Веспасиане. Тит предоставил ему квестуру (около 80 г.), то есть ввел его в сенаторское сословие.

При Домициане Тацит был претором (Тас., Hist., I,1); после 88-го г. отправлял какую-то должность в провинциях (может быть, был легатом в Бельгике).

Возвратившись в Рим, Тацит среди террора Домициановой тирании был вынужден устраниться от участия в делах. Оставаясь безмолвным наблюдателем совершавшихся в столице мрачных событий, он почувствовал призвание углубиться в историческую работу.

При Нерве в 97 г. Тацит был консулом.

В царствование Траяна он исправлял должность проконсула Азии; при Траяне же написаны главные труды Тацита.

Умер он вскоре после вступления на престол Адриана (ок. 120 г.).

Богатый жизненный опыт, запечатлевшийся в его высоко настроенной душе; яркие воспоминания старших современников о начале империи, прочно усвоенные его глубоким умом; внимательное изучение исторических памятников — все это дало ему большой запас сведений о жизни римского общества в I в. н. э.

Проникнутый политическими принципами старины, верный правилам древней нравственности, Тацит чувствовал невозможность осуществить их на общественном поприще в эпоху личного правления и развращенных нравов; это побудило его служить благу родины словом писателя, повествуя согражданам об их судьбах и поучая их добру изображением окружавшего зла: Тацит стал историком-моралистом.

Литературная деятельность Тацита в юные годы выражалась лишь в составлении речей для процессов, которые он вел как защитник или обвинитель.

Практика убедила его, что во время господства монархии не может процветать свободное красноречие, и доказательству этой мысли посвящено его первое сочинение — рассуждение о причинах упадка ораторского искусства «Dialogus de oratoribus» (около 77 г.).

Это очень небольшая работа (42 гл.), написанная изящным языком (еще цицероновским, хотя и обнаруживающим признаки оригинального стиля позднейших сочинений Тацита), не только ценная в литературном отношении, но и богатая историческими данными.

Изложение прочувствованное, тонкое, остроумное, но еще лишенное горечи; ряд живых типических образов представителей римской образованности проходит перед глазами читателя.

Появление исторических трудов Тацита относится ко времени царствования Траяна, когда справедливость и мягкость правителя обеспечила свободу слова (см. Тас., Hist., I, 1). Он начал с двух («монографических») очерков, появившихся в 98 г.

Первый — жизнеописание Агриколы («De vita et moribus Julii Agricolae», 46 глав), написанное с целью воздать хвалу его гражданским доблестям и военным подвигам. Сочинение это изобилует материалом для знакомства с эпохой вообще. Автор сообщает важные сведения о населении Британских о-вов и о нравах римского общества во время Домициана.

Построение рассказа напоминает манеру Саллюстия. Язык не чужд искусственности, смягчаемой теплотою тона и богатством живописи. Фигура героя и фон, на котором она рисуется, написаны мастерски.

По мысли Тацита, хорошие люди могут жить и действовать и при худых государях; силою духа в подвигах для процветания государства и стойким воздержанием от участия в злодеяниях тиранов они приобретают славу для себя и показывают другим добрый пример. Здесь чувствуется уже любимая философско-историческая идея Тацита.

В том же году Тацит издал свою небольшую, но знаменитую «Германию» — «De o rigine, situ, moribus ac populis Germanorum» (46 гл.). В ней рассматривается сначала быт (экон., сем., соц., полит, и религ.) германцев, затем описываются особенности учреждений отдельных племен. Ученые много спорили о «Германии».

Одни утверждали, что это только политический памфлет, написанный с целью удержать Траяна от гибельного похода вглубь Германии рассказом о силе ее племен.

Другие считают ее сатирою на римские нравы или утопией политического сентименталиста, видевшего золотой век в первобытном неведении. Правильным можно назвать лишь тот взгляд, который считает сочинение Тацита серьезным этнографическим этюдом о жизни народов, начинавших играть видную роль в римской истории.

Составленная на основании если не личных наблюдений, то сведений из первых рук и изучения всего раньше написанного о предмете, «Германия» является важным дополнением к главным историческим сочинениям Тацита.

Для науки о германских древностях большое счастье, что во главе ее источников стоит замечательное произведение, дающее возможность изучать историю Германии с I в. от Р. Х.; в нем сообщаются незаменимые данные, хотя и затемненные некоторою манерностью и аллегоричностью изложения, вызвавшей бесконечные контроверзы.

Разногласия в оценке «Германии» Тацита вытекают из того, что моралистический элемент в ней еще более силен, чем в «Агриколе»: римлянин, встревоженный бедствиями родины, невольно строит печальные антитезы между слабостью соотечественников и силою угрожающего им неприятеля.

Но изображение у Тацита нравов полудиких соседей — далеко не идиллическое; глубокою историческою прозорливостью звучат слова (гл. 33), в которых автор выражает пожелание, чтобы не прекращались междоусобия германских варваров, ибо раздоры внешних врагов отдаляют наступление грозного рока, который готовят государству его внутренние неустройства.

Главным трудом Тацита была задуманная им общая история его времени. Первоначально он предполагал дать рассказ о жестоком царствовании Домициана и в виде успокаивающего контраста — о более счастливом царствовании Траяна; но он почувствовал потребность раздвинуть рамки и перспективу, и разросшийся план охватил всю эпоху принципата от смерти Август; история Траяна должна была составить конечное звено обширной историографической схемы, примыкающей к обозрению времени Августа, уже данному предшествующими историками.

Выполнены автором лишь две части программы. Прежде всего он написал (между 104 и 109 г.) обозрение (в 14 книг) событий от воцарения Гальбы до смерти Домициана; это так называемые «Истории» (Historiae). До нас дошли лишь первые 4 книги и часть пятой, охватывающие смутное время Гальбы, Отона и Вителлия до вступления во власть Веспасиана (69 и 70 гг.).

Рассказ ведется с большой подробностью; блестящее изложение, основанное на близком знакомстве автора с предметом, полно глубокого интереса. Самым зрелым произведением Тацита, истинным венцом его историографической деятельности должен быть назван последний его труд — «Летопись» (Annales).

Он появился между 110 и 117 гг. и содержит историю римской империи во времена Тиберия, Калигулы, Клавдия и Нерона («ab excessu divi Augusti»), Из 16 книг сохранились первые 4, начало 5-й, часть 6-й и 11-16. Все индивидуальные черты автора особенно ярко обнаруживаются в этом замечательнейшем его труде.

Неосновательно также мнение, что Тацит заимствовал свое изложение из какого-нибудь одного источника, как Плутарх в своих биографиях, подвергая его лишь литературной переработке. «Анналы» опираются на основательное изучение многочисленных письменных памятников и устных рассказов; сведения черпались автором отчасти даже из документов официального характера (сенатских протоколов, ежедневной римской газеты и т. д.).

Мировоззрение Тацита лучше всего познается из его историографических взглядов. Он является типичным представителем римской образованности, но вместе с тем в нем обнаруживаются черты своеобразной и могучей индивидуальности.

Тацит был глубоким идеалистом, но, как у большинства историков древности, идеализм его подрывается пессимистическим настроением: он сомневается в прогрессе и потому является консервативным защитником доброго старого времени. Изображая республику, он выдвигает как основную черту этой героической для него эпохи не свободу, а древнеримскую доблесть (virtus).

Такая точка зрения вызывала в Таците недоверие к демократии. Доблестными не могут быть все: народ, толпа — сила темная и слепая (Ann., XV, 16); носителями добродетели всегда были благородные (nobiles). Тацит знал недостатки всех трех известных в его время основных форм правления — монархии, аристократии и демократии (Ann., IV, 33), но отдавал предпочтение второй: знатные — это лучшие, и благо народу, когда власть в их руках.

Тацит, по происхождении чуждый нобилитету, был искренним защитником цицероновского идеала в эпоху уже сложившегося принципата, когда защитники павшего порядка слагали головы на плахе, когда даже друг Тацита, Плиний Младший, признавал себя приверженцем нового строя. Последний «идеолог старой аристократической республики» на вопрос: отчего она погибла? отвечал: «потому, что правящая знать потеряла свою virtus».

В качестве силы, управляющей историческими процессом, выставляется, таким образом, этико-психологический момент; построение автора объединяется моралистическим прагматизмом; источник исторических перемен он видит в деятельности руководящих групп, ведущих государство к добру или злу, смотря по уровню нравственности своих вождей. Тацит сам ясно понимает и откровенно показывает необходимость утверждения в Риме монархии (см. A n., IV, 33; Hist., I, 16).

Он оценивает дело Августа как благодеяние для римского мира, утомленного войной и эксплуатацией неспособных и алчных правителей (Ann., I, 2; Hist. I,1). Но суровая совесть писателя не хочет примириться с падением республики, и проницательный взгляд историка предугадывает надвигающиеся бедствия.

Правители с высокою душою редко рождаются в развращенном обществе; государство отдано в руки жестоких и распутных деспотов, которые легко господствуют над невежественною чернью и не встречают сопротивления в знатных, ищущих лишь наживы и карьеры, когда раболепствует даже сенат, исконный оплот гражданской чести и свободы.

В силу своего староримского склада мысли Тацит не мог усмотреть прогрессивных течений, поддержанных империей и укрепивших ее. Новый режим окрашивается в его глазах лишь кровью его жертв и оргиями во дворце Цезарей; его кругозор не заходит за пределы центра римского мира, и звуки новой жизни, зарождавшейся в провинциях, не доходят до его ушей. Тацит ужасается победою зла и пишет историю, чтобы, изображая беду, научить ее исправлению (Ann., III, 65; IV, 33; Hist., III, 51).

Такая задача летописания вызывает в нем почти религиозное одушевление; но он недоумевает, как осуществить избранное призвание. Он уже не верит, как Геродот, что народ его — избранник богов. Пути божества для него загадка: он рисует себе его скорее мстительным, чем милостивым.

С другой стороны он не умеет, как Фукидид, верить в спасительную силу общественных условий. Не научился он понимать значение и коллективных факторов жизни. История рисуется в его потрясенной душе как мрачная и страшная трагедия. Государство нельзя спасти; остается искать достойный выход для личности. Это нелегко было сделать в той культурной среде, которая окружала Тацита.

Члены принципиальной оппозиции цезаризму не имели готовой программы. В них не выработался тот дух непоколебимой пассивной борьбы за идею против насилия, который впервые создан был христианством; дорога заговоров казалась низкою их моральному ригоризму; над ними тяготела античная идея «верности государству» и мешала им стать открытыми революционерами.

Жизнь их была проникнута тяжелой личной драмой: совесть упрекала их в содействии деспотизму непротивлением его жестокостям (Agric., 45). Тацит стремится «покориться судьбе», говорит, что надо желать хороших государей, но переносить пороки худых, как неустранимые грозные явления природы (Hist., IV, 8; 74).

Он восхищается героизмом людей, подобных Тразее, но не одобряет их бесполезного самоотвержения (Agric., 42). Он старается найти между безнадежной борьбой и позорным раболепством средний путь, чистый от низости и свободный от опасности (Ann., IV, 20). Образцом такого поведения Тацит ставит Агриколу; идейный республиканец, он силится стать честным слугою империи.

В конце концов он не выдерживает такого положения; в самом его тоне звучит внутренний разлад между благородными инстинктами нравственного человека и рассудочными доводами благоразумного политика. Вот отчего грусть разлита по произведениям Тацита; только это не безразличная меланхолия усталой старости, а горячее волнение оскорбленного, но любящего и жизненного сердца.

Дух его ищет утешения в философии, против которой деловитый римский ум обыкновенно чувствует предубеждение (Agric., 4). Больше всего подходит к его темпераменту стоическая доктрина, рекомендующая выработку твердости воли в личной жизни и смерти. В трагическом кризисе, который переживал Тацит, это соответствовало непреклонной основе его души.

Одобряя стоицизм как лучшую нравственную опору (Ann., IV, 5), Тацит не усваивает, однако, характерного для него презрения к миру; учение стоиков вносит в мысль Тацита только гуманную струю, предвкушение «общечеловечности» среди античных национальных и сословных предрассудков и религиозных суеверий, от которых не свободен и сам Тацит.

Всего замечательнее в мировоззрении Тацита пробуждающееся в нем рядом с разочарованием в близости лучшего будущего для его родины преклонение перед духовною силою человеческой личности. Возникающая, может быть, бессознательно, из-под пессимизма вера в могущество свободной воли, проникнутой решимостью служить добру, открывает ему цель изучения истории и смысл самой жизни.

Такая вера борется в сочинениях Тацита с безнадежностью отчаяния и, может быть, дает ему энергию видеть в деле писателя гражданский долг. Он сознает, что историку эпохи империи трудно воздвигнуть своему времени такой блестящий памятник, как историку славных деяний республиканского прошлого (Ann., IV, 32).

Но он думает, что много можно совершить важного и здесь: пусть историк мрачных событий века Цезарей прославляет доблестных людей, выставляет порочных к позорному столбу, чтобы воспитывать мужественных и честных деятелей (Ann. III, 65).

Наблюдая тиранию, которая хочет поработить сенат и народ, наложить молчание на просвещенных людей, писатель озаряется надеждой, что никогда не удастся деспотизму раздавить сознание человеческого рода (Agric., 2), то есть сокрушить силу независимой мыслящей личности (ср. Тас. Hist., III, 55). Только что указанную черту следует назвать главным признаком ярко выраженной «индивидуальности» Тацита в его римском мировоззрении.

Внутренние и внешние особенности исторических сочинений Тацита выясняются из знакомства с характером его и точкой зрения на дело историка. Тацит хочет изображать прошлое беспристрастно («sine ira et studio»; Ann. I, 1); он стремится хорошо знать, что происходило, и справедливо судить о том, что сообщает («Hist." I, 1), так как одна правда может учить добру.

Он собирает возможно больше сведений, но будучи все-таки больше «учителем», чем «ученым», не видит необходимости изучать источники в безусловной полноте, а довольствуется материалом, наиболее подходящим для его моралистической цели.

Он желает не только рассказывать факты, но и объяснять их причины (Hist., I, 4). Критика его слаба: он легко принимает то свидетельство, которое психологически кажется ему вероятным; воображение у него подчиняет себе иногда разум. Он не умеет объективно отделить данные источника от собственного суждения.

Добросовестность и искренность его безукоризненны, но под влиянием страсти он нередко преувеличивает темные (Тиберий) или светлые (Германик) стороны личностей, становится субъективным и тенденциозным при оценке событий. Впрочем, указанные недостатки проявляются у Тацита в частностях, общая же картина, рисуемая им, обыкновенно верна в своей основе; он обладал чувством исторической правды.

У него нельзя найти широкого изображения культурной жизни всего римского мира; социально-экономические процессы, соединявшие тогда в один громадный организм отдельные части империи и обновлявшие в ней прогресс, ему непонятны или неизвестны.

Но Тацит — превосходный историк нравов, политической и духовной культуры старого римского общества и вместе с тем великий психолог личностей, а также, отчасти, коллективных движений групп и масс. У него много данных для истории учреждений; он оригинально знакомит с жизнью инородцев Востока и Запада.

Из сочинений его можно почерпнуть полезные сведения даже по социальной истории, если вчитываться в них при свете других памятников римской старины.

В общем труды Тацита — не только замечательные литературные произведения, но и первостепенный исторический источник. Стиль Тацита ставит его в ряду первых светил всемирной литературы. Трудно оставаться равнодушным к обаянию его речи.

Это не спокойное сияние изложения Ливия; это — бурная смена то ярких, то темных красок, отражающих в чудных сочетаниях волнения эпохи. Это истинно драматический язык, оригинальное зеркало событий и отношения к ним автора, возмущенный голос благородного человека, оскорбленного разладом действительности с идеалом, гражданина, пораженного упадком великого народа.

Автор неослабно участвует сердцем в своем повествовании, и это участие воплощается в бесконечном разнообразии оттенков выразительного, властного слова, то величественного и строгого, то пылкого и негодующего, то умиленного, смотря по характеру изображаемого предмета. Упрекали Тацита в риторизме, искажающем истину в угоду эффекта.

В самой природе таланта Тацита крылось могучее творческое начало; кроме того, он думал, что красота содействует правде, и потому не удерживал своей фантазии от украшения рассказа жемчужинами сильного и гибкого слога, отличающегося как смелостью рисунка, так и своеобразною колоритностью цветов.

Риторическое образование дало Тациту богатый запас стилистических приемов, но он не следовал школьным шаблонам и выработал неподражаемый, ему одному свойственный язык.

Всегда строго выбирая слова и речения, Тацит тщательно избегает низкого, пошлого и мелкого, постоянно держится на высоте великого, славного, поднимающего душу и непобедимо очаровывает роскошью поэтических образов. Сжатость его изложения, содержательность фразы, густота мысли с первого взгляда иногда ощущаются как искусственная запутанность, неумеренное нагромождение материала и рассуждения.

Легко, однако, осилить эту первую трудность — и тогда перед читателем обнаруживаются превосходные качества произведения, великолепного как твердый и вместе с тем тонкий металл или мрамор, чудный по природе и замечательно обработанный.

Книга римского историка становится источником плодотворного научного труда и чистого духовного наслаждения: в древнем писателе, истинном сыне своего времени, чувствуется близкий и нам человек, мощный гений которого силою страдания за родину научился понимать вечные идеи.

Судьбы сочинений и влияние Тацита подвергались из века в век сильным колебаниям. Уже современники признавали талант его; Плиний Младший предсказывал ему бессмертие. Но пророчество исполнилось не сразу.

Испорченный вкус ближайших потомков предпочитал возвышенному и строгому историку легких биографов-анекдотистов. Только Аммиан Марцеллин (IV в.) подражал Тациту; Сидоний Аполлинарий (V в.) высказывал ему одобрение. Христианских писателей (Тертуллиана, Орозия) в нем отталкивало непонимание новой веры.

Таким образом, Тацит мало повлиял на духовное развитие древнего мира, хотя император, носивший его имя, заботился о распространении его сочинений. Стало быть, тогда уже существовало их полное собрание, от которого исходят позднейшие тексты.

С V в. наступает эпоха забвения Тацита; уже Кассиодор едва знает его. В средние века рукописи его покоились во мраке монастырских книгохранилищ, редко упоминаемые летописцами (напр. Рудольфом Фульдским в IX в.). Только с XIV в. они вновь появляются на свет, и открывается эра нового влияния Тацита.

Его читает Боккаччио и знают гуманисты XV в. (Пикколо); рукописи его разыскивают ученые (Поджио); светские меценаты и папы (Николай V в. XV, Лев X в. XVI в.) дают средства на это. Сочинения Тацита начинают печататься (с 1469 г.) и с XVI в. являются предметом все растущего интереса политиков (напр. итал. историк Гвиччардини), ученых (голл. филолог Липсий, 1574) и писателей различных стран.

Тогда уже возникают многочисленные издания и толкования. В XVII в. Тацит становится очень популярным во Франции именно с литературной стороны: он привлекает французских филологов и вдохновляет поэтов (Корнеля, Расина).

Век просвещения (XVIII-й) высоко ценит Тацита, как защитника свободы. Вольтер отдает честь его таланту; Монтескье на нем основывает свое понимание истории Рима. Руссо и энциклопедисты находят много духовного сродства с ним. Он снова одушевляет поэтов (Альфиери, Мари-Жозеф Шенье).

Сильный философский и политический интерес к Тациту переходит в XIX в.; как «мстителя народов против тиранов» (слова Шатобриана) его ненавидит Наполеон I. Начинается эпоха специального научного изучения Тацита как писателя (это преимущественно заслуга немецкой филологии), а также критики его исторических взглядов.

Начиная с Монтескье, историю римской империи изображали по Тациту, и только в свете новых открытий и построений была обнаружена односторонность его мнений и установлена правильная точка зрения на всемирно-историческую роль империи (Амедей Тьерри и Фюстель де Куланж во Франции, Меривэль в Англии, Моммзен и его школа в Германии).

Это, однако, не уменьшило высокого уважения к Тациту современной науки; в ее глазах он по-прежнему остается крупным историком, первоклассным писателем («Микеланджело литературы») и глубоким мыслителем, сочинения которого красотою и богатством содержания, по словам Грановского, доставляют наслаждение, подобное тому, которое дает Шекспир.